(приводится с изменениями)

Рисунок из московского музея им. В.И. Ленина:


       Несколько слов о такой (среди прочих) «особости» советской власти, как антиинтеллектуализм, воплощенный в том числе и в характере образования советской «элиты». Началось обсуждение с заявления одного из «полезных идиотов», что «ленинское правительство было самым образованным» в истории России. Фактически же в этом сборище 12 человек из 18 (т.е. 2/3) вовсе не имели высшего образования, а из имевших лишь четверо получили его нормальным образом – не экстерном и не урывками; прочие же были выгнаны с первых курсов, а пятеро не имели и среднего.
       Интересен следующий факт. Ульянов (Ленин) жалуется в письме к матери от 14 мая 1895 года: «По загранице путешествую уже вторые сутки и упражняюсь в языке: я оказался совсем швах, понимаю немцев с величайшим трудом, лучше сказать, не понимаю вовсе (не понимаю даже самых простых слов, – до того необычно их произношение, и до того они быстро говорят). Пристаёшь к кондуктору с каким-нибудь вопросом, – он отвечает; я не понимаю. Он повторяет громче. Я всё-таки не понимаю, и тот сердится и уходит. Несмотря на такое позорное фиаско, духом не падаю и довольно усердно коверкаю немецкий язык»... – и это при том, что знание нескольких иностранных языков было нормой в Российской Империи среди представителей среднего и высшего класса. В письме от 29 августа того же года он пишет: «Да мне вообще шлянье по разным народным вечерам и увеселениям нравится больше, чем посещение музеев, театров, пассажей и т.п.»
       Известный большевицкий писатель Алексей Пешков (псевдоним – Максим Горький) в общей сложности более 18 лет провёл в эмиграции, включая 15 лет в Италии, при этом не овладел ни одним иностранным языком.
       Среди руководителей «советского государства» до конца 1930-х годов, не имели никакого специального образования (даже уровня техникума):
• 65,3% членов политбюро и секретариата ЦК;
• 38,8% высших советских деятелей (народные комиссары и прочие);
• 61,2% высших партийных деятелей (главы обкомов, заведующие отделами ЦК и им равные).
       И таких, среди попавших в названные группы, даже до середины 1950-х годов было около 10-15%.
       В самые поздние, хрущёвско-брежневские времена, когда высшее образование формально полагалось иметь всей советско-партийной верхушке, лишь около 25% получили его «нормальным» образом (в возрасте до 23 лет) – очно и поступив в ВУЗ сразу или спустя год-два после школы; прочие же получили его уже начав «трудовую деятельность», вечерне, заочно и т.д. – не ранее 30 лет, причем порядка 10% – в возрасте старше 40 лет. Но и тогда в качестве первого специального высшее образование имели в этих группах лишь 60-70%.
       Но более всего бросается в глаза в смысле уникальности советской «элиты» то обстоятельство, что в отличие от всех прочих стран (хоть западных, хоть восточных), где от 45 до 80% элиты – выпускники нескольких (2-10) самых лучших вузов, в СССР такие (даже если брать не 2-5, а десятка полтора ведущих вузов: МГУ-ЛГУ, МГИМО, столичные технические ВУЗы типа МВТУ, МАИ, МЭИ и т.д.) были редчайшим исключением. Да и вообще университетское образование даже в постсталинское время имели в названных высших группах 5-7%, а приличное гуманитарное – 4-5% (прочие же окончили провинциальные педагогические, сельскохозяйственные и политехнические институты, а 10-20% – техникумы плюс «высшие партийные школы»).
       Собственно, советская власть сама себя воспринимала малопривлекательной для сколько-нибудь информированных или умных людей. Пристраивая собственных детей на престижные места, она избегала допускать их на руководящие должности, а в органы её охраны не принимались лица, обнаружившие на испытаниях не только слишком низкий, но и слишком высокий интеллектуальный уровень (желанный эталон – не более, чем «смышленый парень»). Большая часть крамольного «тамиздата» в их библиотеках получена через необыскивавшихся на границе детей советских и партийных функционеров.
       Без какого-то количества высокообразованных и культурных лиц советская и партийная номенклатура, разумеется, не могла обойтись, но всегда держала «спецов» вне властных рычагов – на подхвате (совершенно естественным было явление, когда начальники Главных управлений промышленных министерств имели в среднем вдвое более низкий образовательный уровень, чем их помощники, а директора предприятий – чем начальники отделов). По большому счету, формой их содержания была как бы символическая (а в сталинское время и вполне реальная) «шарага».
       Ну и, конечно, вплоть до 70-х годов в научной (всех специальностей) и научно-технической сфере советская власть в основном паразитировала на остатках культурного слоя исторической России. Исследование (оставшееся незавершенным) по лицам, функционировавшим в советской науке после 1918 года, причем именно тем, кого сама советская власть считала «выдающимися», наделив соответствующим статусом (члены и член-корреспонденты АН и отраслевых академий плюс все, удостоившиеся статей в БСЭ или отраслевых словарях и энциклопедиях) – 7-8 тыс.человек, показало, что примерно по четверти этих лиц не было нужных данных, но среди тех, по кому данные имелись, более 80% либо сами принадлежали к культурному слою Российской Империи (окончив или обучаясь к 1917 в учебных заведениях, окончание коих их к нему приобщало – гимназиях, семинариях, кадетских корпусах и т.п.), либо были детьми этих лиц. Если же ограничиться периодом до середины 70-х (т.е. рубежом, который абсолютное большинство учившихся до 1917 физически не могли пережить), то доля их будет еще заметно больше.